Неточные совпадения
Пока отец не
приходил, Сережа сел
к столу, играя ножичком, и стал думать.
— Это пусть, а все-таки вытащим! — крикнул Разумихин, стукнув кулаком по
столу. — Ведь тут что всего обиднее? Ведь не то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье дело милое, потому что
к правде ведет. Нет, то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются. Я Порфирия уважаю, но… Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило? Дверь была заперта, а
пришли с дворником — отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот ведь их логика.
Пришла, и прямо
к Катерине Ивановне, и на
стол перед ней тридцать целковых молча выложила.
Дома на
столе Клим нашел толстое письмо без марок, без адреса, с краткой на конверте надписью: «
К. И. Самгину». Это брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил
прислать книг. Письмо было кратко и сухо, а список книг длинен и написан со скучной точностью, с подробными титулами, указанием издателей, годов и мест изданий; большинство книг на немецком языке.
Это было недели за две до того, как он, гонимый скукой,
пришел к Варваре и удивленно остановился в дверях столовой, — у
стола пред самоваром сидела с книгой в руках Сомова, толстенькая и серая, точно самка снегиря.
Пришел Макаров, усталый и угрюмый, сел
к столу, жадно, залпом выпил стакан вина.
— Гроб поставили в сарай… Завтра его отнесут куда следует. Нашлись люди. Сто целковых. Н-да! Алина как будто
приходит в себя. У нее — никогда никаких истерик! Макаров… — Он подскочил на кушетке, сел, изумленно поднял брови. — Дерется как! Замечательно дерется, черт возьми! Ну, и этот… Нет, — каков Игнат, а? — вскричал он, подбегая
к столу. — Ты заметил, понял?
Вошли двое: один широкоплечий, лохматый, с курчавой бородой и застывшей в ней неопределенной улыбкой, не то пьяной, не то насмешливой. У печки остановился, греясь, кто-то высокий, с черными усами и острой бородой. Бесшумно явилась молодая женщина в платочке, надвинутом до бровей. Потом один за другим
пришло еще человека четыре, они столпились у печи, не подходя
к столу, в сумраке трудно было различить их. Все молчали, постукивая и шаркая ногами по кирпичному полу, только улыбающийся человек сказал кому-то...
Варвара возвратилась около полуночи. Услышав ее звонок, Самгин поспешно зажег лампу, сел
к столу и разбросал бумаги так, чтоб видно было: он давно работает. Он сделал это потому, что не хотел говорить с женою о пустяках. Но через десяток минут она
пришла в ночных туфлях, в рубашке до пят, погладила влажной и холодной ладонью его щеку, шею.
Вечером эти сомнения приняли характер вполне реальный, характер обидного, незаслуженного удара. Сидя за
столом, Самгин составлял план повести о деле Марины, когда
пришел Дронов, сбросил пальто на руки длинной Фелицаты, быстро прошел в столовую, забыв снять шапку, прислонился спиной
к изразцам печки и спросил, угрюмо покашливая...
Как-то в праздник,
придя к Варваре обедать, Самгин увидал за
столом Макарова. Странно было видеть, что в двуцветных вихрах медика уже проблескивают серебряные нити, особенно заметные на висках. Глаза Макарова глубоко запали в глазницы, однако он не вызывал впечатления человека нездорового и преждевременно стареющего. Говорил он все о том же — о женщине — и, очевидно, не мог уже говорить ни о чем другом.
Он прописал до света, возвращался
к тетрадям не один раз во дню,
приходя домой вечером, опять садился
к столу и записывал, что снилось ему в перспективе.
Сначала бабушка писывала
к нему часто,
присылала счеты: он на письма отвечал коротко, с любовью и лаской
к горячо любимой старушке, долго заменявшей ему мать, а счеты рвал и бросал под
стол.
Они сидели друг против друга за тем же
столом, за которым мы с ним вчера пили вино за его «воскресение»; я мог вполне видеть их лица. Она была в простом черном платье, прекрасная и, по-видимому, спокойная, как всегда. Говорил он, а она с чрезвычайным и предупредительным вниманием его слушала. Может быть, в ней и видна была некоторая робость. Он же был страшно возбужден. Я
пришел уже
к начатому разговору, а потому некоторое время ничего не понимал. Помню, она вдруг спросила...
Придет Лука в кухню, подсядет
к самому
столу, у которого командует Досифея, и терпеливо ждет, когда она несколькими жестами объяснит все дело.
— Наконец-то
пришел! — крикнула она, бросив карты и радостно здороваясь с Алешей, — а Максимушка так пугал, что, пожалуй, уж и не
придешь. Ах, как тебя нужно! Садись
к столу; ну что тебе, кофею?
Гааз жил в больнице.
Приходит к нему перед обедом какой-то больной посоветоваться. Гааз осмотрел его и пошел в кабинет что-то прописать. Возвратившись, он не нашел ни больного, ни серебряных приборов, лежавших на
столе. Гааз позвал сторожа и спросил, не входил ли кто, кроме больного? Сторож смекнул дело, бросился вон и через минуту возвратился с ложками и пациентом, которого он остановил с помощию другого больничного солдата. Мошенник бросился в ноги доктору и просил помилования. Гааз сконфузился.
Они уходят в соседнюю комнату, где стоит большой
стол, уставленный закусками и выпивкой.
Приходят, прикладываются, и опять —
к дамам или в соседнюю комнату, — там на двух
столах степенная игра в преферанс и на одном в «стуколку». Преферансисты — пожилые купцы, два солидных чиновника — один с «Анной в петлице» — и сам хозяин дома, в долгополом сюртуке с золотой медалью на ленте на красной шее, вырастающей из глухого синего бархатного жилета.
Столовка была открыта ежедневно, кроме воскресений, от часу до трех и всегда была полна. Раздетый, прямо из классов, наскоро прибегает сюда ученик, берет тарелку и металлическую ложку и прямо
к горящей плите, где подслеповатая старушка Моисеевна и ее дочь отпускают кушанья. Садится ученик с горячим за
стол, потом
приходит за вторым, а потом уж платит деньги старушке и уходит. Иногда, если денег нет, просит подождать, и Моисеевна верила всем.
Действительно, я носил линейку на виду, тогда как надо было спрятать ее и накинуть на шею тому, кто проговаривался польским или русским словом… Это походило немного на поощрение шпионства, но при общем тоне пансиона превратилось в своего рода шутливый спорт. Ученики весело перекидывались линейкой, и тот, кто
приходил с нею
к столу, мужественно принимал крепкий удар.
Придя как-то
к брату, критик читал свою статью и, произнося: «я же говорю: напротив», — сверкал глазами и энергически ударял кулаком по
столу… От этого на некоторое время у меня составилось представление о «критиках», как о людях, за что-то сердитых на авторов и говорящих им «все напротив».
Первой вечер по свадьбе и следующий день, в которой я ей представлен был супругом ее как его сотоварищ, она занята была обыкновенными заботами нового супружества; но ввечеру, когда при довольно многолюдном собрании
пришли все
к столу и сели за первый ужин у новобрачных и я, по обыкновению моему, сел на моем месте на нижнем конце, то новая госпожа сказала довольно громко своему мужу: если он хочет, чтоб она сидела за
столом с гостями, то бы холопей за оной не сажал.
Вот куда бросилась мысль при самом начале, а сел
к столу с тем, чтоб сказать тебе, что я 13 ноября получил твой листок от 31 августа с брошюрами, которые, верно,
прислал мой Федернелко.
— Одевайтесь, матушки, а то
к шапочному разбору
придете, — говорила Марина Абрамовна, кладя на
стол принесенные вещи.
В этот день Помада обедал у Вязмитиновых и тотчас же после
стола поехал
к Розанову, обещаясь
к вечеру вернуться, но не вернулся. Вечером
к Вязмитиновым заехал Розанов и крайне удивился, когда ему сказали о внезапном приезде Помады: Помада у него не был. У Вязмитиновых его ждали до полуночи и не дождались. Лиза поехала на розановских лошадях
к себе и
прислала оттуда сказать, что Помады и там нет.
Я подошел
к столу и тоже взял книгу; но, прежде чем начал читать ее, мне
пришло в голову, что как-то смешно, что мы, не видавшись целый день, ничего не говорим друг другу.
Вскоре затем сели за
стол. Обед этот Вихрову изготовил старый повар покойной княгини Весневой, который
пришел к нему пьяненький, плакал и вспоминал все Еспера Иваныча, и взялся приготовить обед на славу, — и действительно изготовил такой, что Салов, знаток в этом случае, после каждого блюда восклицал совершенно искренно...
Невдолге после того, Салов не преминул и с самим Павлом сыграть небольшую плутовскую штучку. Однажды тот,
придя к нему, увидел на
столе шашки и шашешницу.
Каждый день, по вечерам, когда мы все собирались вместе (Маслобоев тоже
приходил почти каждый вечер), приезжал иногда и старик доктор, привязавшийся всею душою
к Ихменевым; вывозили и Нелли в ее кресле
к нам за круглый
стол.
Помню, я стоял спиной
к дверям и брал со
стола шляпу, и вдруг в это самое мгновение мне
пришло на мысль, что когда я обернусь назад, то непременно увижу Смита: сначала он тихо растворит дверь, станет на пороге и оглядит комнату; потом тихо, склонив голову, войдет, станет передо мной, уставится на меня своими мутными глазами и вдруг засмеется мне прямо в глаза долгим, беззубым и неслышным смехом, и все тело его заколышется и долго будет колыхаться от этого смеха.
— Вот и
пришли! — беспокойно оглядываясь, сказала мать. У шалаша из жердей и ветвей, за
столом из трех нестроганых досок, положенных на козлы, врытые в землю, сидели, обедая — Рыбин, весь черный, в расстегнутой на груди рубахе, Ефим и еще двое молодых парней. Рыбин первый заметил их и, приложив ладонь
к глазам, молча ждал.
И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там деревья, но на
столах пироги, всякие — миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто
придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит
к ним с улицы много господ.
По мере того как танцевальный вечер
приходил к концу, в столовой становилось еще шумнее. Воздух так был наполнен табачным дымом, что сидящие на разных концах
стола едва могли разглядеть друг друга. В одном углу пели, у окна, собравшись кучкой, рассказывали непристойные анекдоты, служившие обычной приправой всех ужинов и обедов.
К вечеру другого дня он поднялся и пошел в кабак. Насилу добрел до кабака и стал пить. Но сколько ни пил, хмель не брал его. Он молча сидел за
столом и пил стакан за стаканом. В кабак
пришел урядник.
Вечером ей стало невыносимо скучно в ожидании завтрашнего дня. Она одиноко сидела в той самой аллее, где произошло признание, и вдруг ей
пришло на мысль пойти
к Семигорову. Она дошла до самой его усадьбы, но войти не решилась, а только заглянула в окно. Он некоторое время ходил в волнении по комнате, но потом сел
к письменному
столу и начал писать. Ей сделалось совестно своей нескромности, и она убежала.
В тот самый день, как
пришел к нему капитан, он целое утро занимался приготовлением себе для
стола картофельной муки, которой намолов собственной рукой около четверика, пообедал плотно щами с забелкой и, съев при этом фунтов пять черного хлеба, заснул на своем худеньком диванишке, облаченный в узенький ситцевый халат, из-под которого выставлялись его громадные выростковые сапоги и виднелась волосатая грудь, покрытая, как у Исава, густым волосом.
Он поспешно вынул из
стола промысловое свидетельство (цена 2 р. 50
к.) и показал нам. Быть может, у него в голове мелькнуло, что мы собственно для того и
пришли, чтоб удостовериться.
Тем не менее, когда ей однажды утром доложили, что Степан Владимирыч ночью исчез из Головлева, она вдруг
пришла в себя. Немедленно разослала весь дом на поиски и лично приступила
к следствию, начав с осмотра комнаты, в которой жил постылый. Первое, что поразило ее, — это стоявший на
столе штоф, на дне которого еще плескалось немного жидкости и который впопыхах не догадались убрать.
Они и теперь
приходили к моему хозяину утром каждого воскресенья, рассаживались на скамьях вокруг кухонного
стола и, ожидая хозяина, интересно беседовали. Хозяин шумно и весело здоровался с ними, пожимая крепкие руки, садился в передний угол. Появлялись счеты, пачка денег, мужики раскладывали по
столу свои счета, измятые записные книжки, — начинался расчет за неделю.
Там, в номере,
к нему почти каждый день
приходил отец Захария, человек тучный, добрый и весёлый, с опухшими веками и больными глазами в дымчатых очках, крестясь, садился за
стол к самовару и говорил всегда одно и то же...
Да и повёл за собою. Ходит быстро, мелкими шажками, шубёнка у него старенькая и не по росту, видно, с чужого плеча. Молоденький он, худущий и смятенный;
придя к себе домой, сразу заметался, завертелся недостойно сана, бегает из горницы в горницу, и то за ним стул едет, то он рукавом ряски со
стола что-нибудь смахнёт и всё извиняется...
Пока я курил и думал,
пришел Тоббоган. Он обратился ко мне, сказав, что Проктор просит меня зайти
к нему в каюту, если я сносно себя чувствую. Я вышел. Волнение стало заметно сильнее
к ночи. Шхуна, прилегая с размаха, поскрипывала на перевалах. Спустясь через тесный люк по крутой лестнице, я прошел за Тоббоганом в каюту Проктора. Это было чистое помещение сурового типа и так невелико, что между
столом и койкой мог поместиться только мат для вытирания ног. Каюта была основательно прокурена.
Гез поклялся женщинам, что я
приду за
стол, так как дамы во что бы то ни стало хотели видеть «таинственного», по их словам, пассажира и дразнили Геза моим презрением
к его обществу.
Калерия. Хорошо. Потом как-нибудь. (Пауза. Шалимов молча наклоняет голову, соглашаясь с Калерией. Влас и Юлия Филипповна задумчиво идут из леса с правой стороны,
приходят к соснам. Влас садится, облокотясь на
стол, и тихо свистит. Юлия Филипповна идет в комнаты.) Хотите — сейчас?
— Так, Федорыч, Митя болтает что ему вздумается, а смерть
придет, как бог велит… Ты думаешь — со двора, а голубушка — на двор: не успеешь
стола накрыть… Здравствуй, Дмитрич, — продолжал он, подойдя
к Юрию. — И ты здесь попиваешь?.. Ай да молодец!.. Смотри не охмелей!
На небольшом клочке веленевой бумажки стояли следующие, карандашом начертанные слова:"
Приходите сегодня вечером в семь часов ко мне на одну минуту, умоляю вас. Ирина". Литвинов сунул бумажку в карман и, обернувшись, усмехнулся опять… кому? зачем? Татьяна спиной
к нему стояла. Обед происходил за общим
столом. Литвинов сидел между Капитолиной Марковной и Татьяной и, как-то странно оживившись, разговаривал, рассказывал анекдоты, наливал вина себе и дамам.
А Литвинов
пришел к себе в комнату и, присев на стул перед
столом, взял голову в обе руки и долго оставался неподвижным.
Однажды,
придя домой после торговли, Илья вошёл в подвал
к сапожнику и с удивлением увидал, что за
столом, перед бутылкой водки, сидит Перфишка, счастливо улыбаясь, а против него — Яков. Навалившись на
стол грудью, Яков качал головой и нетвёрдо говорил...
Он
приходил рано, садился один за свой любимый
стол у камина, рядом с буфетной комнатой, и вскоре
к нему подсаживались и драматурги, и актеры, и литераторы.
Жадов (разложив бумаги, садится
к столу). Фелисата Герасимовна, вероятно, больше
к нам не
придет, чему я очень рад. Я бы желал, Полина, чтобы и ты
к ней не ходила, а также и
к Белогубовым.